Популярно-правовой альманах МВД России «Профессионал» 4, 2013 стр. 23-28.
«При конфликте с законом мигранты нередко умышленно используют свой национальный язык для усложнения действий полиции, которая этим языком не владеет.»
Стало почти правилом, что подозреваемые в правонарушениях и преступлениях мигранты при общении с полицией вдруг «забывают» русский язык, требуют переводчиков и тут же отказываются их понимать. В свою очередь, привлекаемые переводчики часто не хотят правильно переводить полицейским. В результате национальный язык этнической преступности и криминальной миграции становится тайным языком для правоохранительных органов страны проживания и эффективным орудием мигрантов в борьбе с законом.
О некоторых свойствах языков
Язык как средство общения является понятием универсальным. Национальным языкам присуще ограничение понимаемости относительно лиц иной национальности. Кроме того, использующие язык люди могут наделить его особыми свойствами, придающими ему качества шифра.
Так же, как непонятны дилетантам профессиональные языки – медицинский, технический, юридический и т.п., так и жаргоны, особые тюремные и подобные языки маргинальных и криминальных социальных групп непонятны большинству остального населения. Такие языки называют тайными.
Особый случай представляет собой применение национальных языков представителями криминализированной этнической миграции.
В этом случае национальные языки могут обращаться в тайные в основном относительно органов правосудия. Наблюдается также обратный процесс, когда тайные языки и блатной жаргон криминала постепенно переходит в национальный обыденный и даже литературный язык населения.
Этничность – это отнюдь не только и не столько национальная принадлежность индивида, сколько его национально- и социально-культурная или лингвистическая принадлежность.
Исследователи отмечают, что этнос как социальная и психологическая общность людей способствует формированию мировоззрения, определению приоритетных видов деятельности, выделению общих жизненных ценностей. Причем вовсе не обязательно, чтобы представители одного этноса принадлежали к одной национальности, более того – к одной расе.
Известны случаи, когда членами этнических преступных группировок являлись люди совершенно иной национальной принадлежности, выросшие среди большинства представителей этноса и в полной мере усвоившие их язык и культуру. Лингвистический признак этнической преступности, как правило, остается за рамками специальных исследований.
Социально-криминологический феномен этнической преступности удобно рассматривать в рамках социолингвистики – выхода лингвистики в социологию, а еще точнее – в рамках лингвистической криминологии, поскольку этот феномен охватывает содержание языка как формы криминально-девиантного поведения отдельных групп общества. Предметом понимаемой таким образом лингвистической криминологии будут взаимоотношения между языком и криминальным сообществом.
Особенности языков с позиций конфликтологии
Наиболее известен в России общеуголовный язык тайного общения – блатной жаргон «феня» или, по выражению В. Даля, «блатная музыка». Это один из самых старых и структурно богатых тайных языков.
В интервью «Московской правде» от 23 октября 2012 г. некий «авторитетный» представитель криминалитета назвал основным лексическим источником «фени» еврейские языки идиш и иврит.
Он считает блатную «феню» – первоначально язык бродячих торговцев – плодом конфликта общества и людей, которых угнетали по национальному признаку, языком национальной несправедливости.
Долгую жизнь блатной «фени» можно объяснить тем, что она поддерживает мировоззрение жизни «по понятиям», которое получает всё большее распространение, в противоположность жизни по официальному закону.
Пояснения интервьюируемого относительно происхождения лексики общеуголовного языка сгруппированы в приведенной ниже таблице.
Помимо «фени», в России существует еще несколько специальных тайных языков преступных сообществ социального дна – проституток, нищих, наркоманов. У этих языков сильна функция защиты от посторонних и очень ограниченный лексикон.
Создание членами маргинальных, антисоциальных групп общества собственных «антиязыков», противопоставленных литературному стандарту, характерно для всего мира. Хорошо известны французский арго, американский сленг, немецкий ротвелш и другие подобные языки, отвечающие определению Талейрана: «Язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли». Такие языки существуют в рамках национальных языков. Особняком стоят национальные языки девиантных этнических групп, например, цыган и швейцарско-австрийских енишей.
Самими цыганами, особенно криминализированными, цыганский язык часто рассматривается в качестве естественного шифра, средства защиты от не-цыган – «гаджё» и в особенности от правоохранительных органов – своеобразной национальной и даже общенациональной «фени».
Важно отметить, что для цыган во многом характерна жизнь «по понятиям». Одним из признаков этого является категорическое нежелание помогать властям в какой бы то ни было форме – даже если речь идет о судебном переводе с целью обеспечения гражданских прав подсудимого – своего соотечественника. В беседе с автором один из цыган (с семью судимостями за плечами) сказал: «Я никому на зоне не смогу объяснить, что перевод делался на благо подсудимого».
Еще более выражено национальное тайноречие у ассирийцев, среди которых встречаются «законники».
Цыганский язык явился одним из основных лексических доноров значительно менее развитого этнического криминального жаргона енишей. Эту социально-криминальную группу называют еще «белыми цыганами», хотя этнически к цыганам она в действительности отношения не имеет. Ениши представляют собой бродячее социально-криминальное сообщество населения Швабии (Германия), Швейцарии, Нижней Австрии и Франции. Их характерные занятия – мелкая торговля, ремесленничество, мошенничество, воровство и т.п.
Влияние цыганского языка на енишский язык значительно превосходит влияние всех прочих языков и жаргонов. Достаточно сказать, что не-енишей называют «гаджё» – так же, как не-цыган по-цыгански!
Енишский язык используется этнической группой енишей численностью несколько сот тысяч человек.
В отличие от него немецкий ротвелш этнической окраски не имеет и в этом сходен с «феней» и арго. Этот уходящий корнями в средневековье тайный язык идентифицировал маргинальную социальную группу бездомных, попрошаек, проституток, бездельников, бродяг, мошенников, воров и грабителей в Германии. К этой группе принадлежали цыгане и евреи. Цыгане были еще менее социально ответственны, чем изначальные изобретатели ротвелша. Поэтому из пяти выражений ротвелша четыре носят цыганский след.
Важным этимологическим источником ротвелша являются идиш и иврит. Из них заимствовано 56% лексем ротвелша, хотя их значение часто изменено, особенно в современном варианте жаргона.
Условием формирования криминального жаргона было общее жизненное пространство, причем к его историческим функциям относились возможность опознания своих, защита от посторонних и их обман.
Такой жаргон (или язык) обострял чувство общности владеющих им людей, создавал их социальную близость и выражал принадлежность к ней.
Исследования ротвелша и других криминальных тайных языков показывают их лексический примитивизм, сводимость исключительно к повседневной жизни и удовлетворению ее потребностей.
Необычная функция национальных языков
Традиционные тайные языки сегодня включены в более широкую группу особых языков. Особый язык есть эффективней шее средство внутреннего сплочения и внешнего профилирования групп при системообразующей роли его изолятивной функции в среде прочих.
Эти языки присущи группам, стоящим в оппозиции к другим группам или ко всему обществу. Они характеризуются особым выбором, частотностью и способом применения речевых средств.
Особые языки чаще употребляются устно, чем письменно, для них характерна экспансия и движение вместе с их группой.
Причина возникновения особого языка заключается в острой потребности сокрытия смысла высказываний, что важнее возможности исключения третьего лица из разговора.
Так обстоит дело с жаргоном ротвелш, который вызван к жизни потребностью в выживании (защите, получении преимуществ) и особенностями существования и деятельности соответствующих резко маргинальных социальных групп. Особый язык сплачивает группы изнутри и снаружи: благодаря ему сообщество остается закрытым и тогда, когда ему извне ничто не угрожает.
Иногда тайными становятся профессиональные языки, например, медицинский язык в присутствии пациента, если последний может, по причине дилетантизма, нарушить планы врачей относительно лечения.
Обобщая сказанное, можно сделать вывод об активной эскапистской функции особого или тайного языка, который защищает говорящих на нем людей от враждебной действительности и дает им преимущества перед непосвященными. Можно предположить, что такие свойства приобретут и обычные национальные языки этнических групп, если они окажутся в способствующем этому положении, а именно в положении миграции. Добровольные и вынужденные мигранты оказываются в отношениях естественного конфликта с окружающей их новой средой. Вместе с тем, они владеют непонятным для основного населения страны или данной местности языком. Если эти посылки истинны, становится ли национальный язык мигрантов тайным?
Доктрины мультикультурализма, поликультурализма и другие современные способы, призванные обеспечить интеграцию в общество многочисленных мигрантов, терпят поражение. Развитые страны тратят колоссальные средства на процесс адаптации или интеграции мигрантов, однако именно они вносят крупный вклад в рост национальной преступности стран пребывания. Проблема стала глобальной и не прошла мимо России.
В западных странах нарастает недовольство расточительностью государственной политики мультикультурализма и «неблагодарностью» мигрантов, которых пытаются втиснуть в рамки чуждой им культуры.
По положению на 2011 г. Германия ежегодно тратит около 34 миллиардов евро на интеграцию мигрантов (в основном мусульманского вероисповедания). Социализация чужих культур при этом предполагает значительные затраты на социальную помощь, обучение языку, содержание армии переводчиков и педагогов. Между тем мигранты всячески культурно изолируют себя, вступают в браки только с соотечественниками, составляют 80-90% (Берлин) численности контингента немецких тюрем.
Всего лишь за два года до кровавой бойни Брейвика норвежский журналист Фьордман писал о том, что большинство мусульманских мигрантов добровольно ограничивают свою жизнь параллельным миром, где они говорят на своем языке, смотрят свое телевидение, заключают браки только со своими, презирают приютившее их общество и контактируют с ним только посредством получаемой ими социальной помощи. Размер такой помощи мигрантам на примере Осло превышает 50% всего ее годового бюджета для города.
По оценкам шведских специалистов, иммиграция обходится стране в сумму не менее 4,3–5,3 миллиарда евро в год, а может быть, и гораздо больше, и это угрожает банкротством первой в мире знаменитой шведской модели социализма.
4% датских иммигрантов, в основном из Турции, Сомали, Пакистана, Ливана и Ирака, получают более 40% социальной помощи страны. При этом они интегрируются не в общество, а напрямую в датскую социальную систему. В то же время по уплате налогов и производству валового продукта на душу населения мигранты на 41% отстают от датчан.
Отмечен массовый обман мигрантами налоговых органов. 80% выплат социальной помощи в Швейцарии приходится на долю иностранцев.
Мигранты адаптируются прежде всего к национальным социальным выплатам, но не к культуре страны. В 1990 г. доля трудоспособных мигрантов в Швейцарии составляла 53,4% от их общего количества, а 17 лет спустя (в 2007 г.) – уже 30,2%. Значит, 70% иммигрантов и не помышляют о труде, а сразу идут за социальной помощью!
Каждый незападный иммигрант в Италии обходится ее налогоплательщикам в 45 000 евро в год. В стране особенно сильна нелегальная иммиграция поэтому о числе мигрантов можно судить лишь косвенно. По официальным данным, в 2007 г. 10% новорожденных в Италии были неитальянцами, причем рождаемость у мигрантов намного выше чем у итальянцев. Большинство новорожденных мальчиков в Милане уже сегодня зовут Мухаммад, на втором месте – имя Омар. Национальный состав иммигрантов четко смещается в сторону стран Африки и Магриба.
Изложенная выше статистика и оценки не могут не вызывать раздражение у коренного населения европейских стран. Возникает антагонизм между ним и мигрантами, который время от времени выливается в кровавые бунты и эксцессы.
С другой стороны, мигранты, как и упомянутые нами выше криминализированные пользователи тайных языков, также в определенном смысле обитают на социальном дне. Социальная психология мигранта, в том числе в статусе маргинальной личности как «феномена окраины жизни», характеризуется сомнениями в своей личной ценности, неопределенностью связей с новым окружением, постоянным страхом быть отвергнутым.
Очевидно, что как общество, так и иммигранты испытывают друг от друга дискомфорт, находятся в постоянном вялотекущем или интенсивном конфликте.
Россия берет на вооружение концепцию не мультикультурализма, а поликультурности – поддержания «плавучести» исходных культурных ценностей при однозначном доминировании принятых в качестве определяющих ценностей базовой культуры. Наша модель «социального государства» весьма отдаленно напоминает западную. Поэтому проблемы, связанные с миграцией, здесь имеют не экономическую, а выраженно криминологическую окраску.
В 2007 г., по данным Федеральной миграционной службы, Россия вышла на первое место в Европе по числу трудовых мигрантов и занимает второе место после США в мире. По оценкам МВД России и Федеральной миграционной службы (далее – ФМС России), к концу 2008 г. на территории страны находилось от 5 до 15 миллионов незаконных мигрантов (около 10% от населения страны). При этом криминальная активность мигрантов всё более выделяется в общем массиве преступности не только по количественным, но и качественных характеристикам.
Согласно данным МВД России, например, в 2008 г. иностранными гражданами на территории России было совершено 53 876 преступлений, что составило 1,8% от общего количества преступлений, зарегистрированных на территории Российской Федерации. За 2008 г. число преступлений, совершенных иностранцами, возросло почти на восемь процентов (+7,6%). Гражданами государств-участников СНГ совершено 48 801 преступлений (1,7% от общего количества зарегистрированных преступлений). Более 90% таких правонарушений совершаются гражданами государств-участников СНГ.
Сравнительно высока преступность также среди внутренних мигрантов, особенно с Северного Кавказа. Фундаментальные различия в культурах также способствуют частым трениям и крупным конфликтам между русским населением и выходцами с Кавказа. Не составляют исключения и другие внутренние мигранты.
Классическим способом использования национального языка миграции и этнической преступности как особого с целью получения преимуществ и защиты от властей является злоупотребление правом граждан на национальный язык судопроизводства.
Гарантируя каждому гражданину предоставление переводчика в том случае, если он недостаточно владеет русским языком, УПК РФ устанавливает разумный срок уголовного судопроизводства (статья 6.1). Уголовное судопроизводство осуществляется в разумный срок. При определении разумного срока уголовного судопроизводства, который включает в себя период с момента начала осуществления уголовного преследования до момента прекращения уголовного преследования или вынесения обвинительного приговора, учитываются такие обстоятельства, как правовая и фактическая сложность уголовного дела, поведение участников уголовного судопроизводства, достаточность и эффективность действий суда, прокурора, производимых в целях своевременного осуществления уголовного преследования или рассмотрения уголовного дела, и общая продолжительность уголовного судопроизводства.
Из практики видно, что основные негативные последствия обеспечения мигрантам национального языка уголовного судопроизводства связаны именно с нарушением требований статьи 6.1 УПК РФ.
Затягивание сроков рассмотрения уголовных дел часто обусловлено попытками подсудимых неосновательно оспорить компетентность переводчика, т.е. злоупотребить своим правом, либо удалить переводчика из процесса путем угроз или давления со стороны третьих лиц и т.п.
Очевидно, что в данном случае появляется особенный случай эскапизма в национальный язык.
Черты тайного он приобретает в том смысле, что субъекты, владеющие языком и находящиеся в крайней степени противостояния с обществом (под следствием или судом), притворно отрицают возможность общения на этом языке с третьими лицами, надеясь на вынужденное смягчение меры наказания или освобождение.
Примерами злоупотребления, встречавшимися в практике автора, были утверждения: о существовании непрозрачных друг для друга наречий армяно- и грузино-езидского языка (курманджи); о нетождественности молдавского и румынского языков; о существовании кара-махинского диалекта даргинского языка (по названию селения Кара-Махи в Дагестане), о наличии диалектических различий «горно»- и «равнинно»-чеченского языков и т.п. В этих и иных подобных случаях судебно-переводческая организация была вынуждена истребовать и предъявить заказчику официальные заключения специалистов в данном направлении лингвистической науки.
Анекдотическим примером виртуозного использования «тайного» национального языка лицами, ходатайствующими о предоставлении им переводчика в уголовном процессе, и беспомощности перед ними органов юстиции, можно считать дело 1998–2000 гг. полуграмотной цыганки Сары-Оглы. Более двух лет суды Мордовии не могли вынести ей приговор, т.к. не находили переводчика с крымско-цыганского языка. Дело осложнилось сомнительным заключением Института языка, литературы, истории и экономики при правительстве Мордовии, которое гласило, что обвинительное заключение цыганке невозможно написать на цыганском языке, поскольку письменности у кочевого народа нет, а передать юридические термины средствами кириллицы невозможно. В результате следствие переквалифицировало статью «Сбыт поддельных билетов в крупных размерах» на просто «Сбыт». Тут же обвиняемая начала понимать русский язык, заявив, что «ей всё ясно без переводчика», она получила условный срок и была освобождена по амнистии.
Цыгане относятся к числу старейших мировых этнических групп, находящихся в состоянии постоянной миграции и постоянном конфликте с властями и многими общественными институтами мест их более или менее компактного проживания. Цыганские диалекты многочисленны. Известны язык европейских цыган синти, языки украинских и российских цыган – руска рома, влашский, крымский,кэлдерарский и другие.
Несмотря на это, а также на отсутствие общей литературной нормы, цыганский язык можно считать единым, а его диалекты – взаимопонимаемыми.
Следствие иногда даже вынуждено идти на сделку с подозреваемыми и обвиняемыми, переквалифицируя деяния цыган в обмен на их отказ от требования о предоставлении им переводчика. Такой случай (с цыганамикрымами) также имел место в Ростовской области.
В 2012 г. в одном из районных центров Удмуртии был задержан гражданин цыганской национальности по подозрению в совершении кражи.
Местные сотрудники МВД России были вынуждены выпустить его на свободу, т.к. подозреваемый отказывался понимать предоставляемых ему переводчиков цыганского языка, ссылаясь на то, что у него «не тот диалект». Вновь задержать указанное лицо полицейским удалось только через полгода. На этот раз следствие провели с привлечением опытного переводчика цыганского языка из удаленной экспертно-переводческой организации.
Обвиняемые – группа лиц чеченской национальности по резонансному «Кондапожскому» делу, слушавшемуся Верховным судом Карелии в 2007 г., – давали отвод многим переводчикам, «не понимая» их. А еще большее количество переводчиков самоустранились от участия в деле, ознакомившись с ним. Чеченцы, обвиняемые в убийстве, едва не оказались на свободе по причине отсутствия переводчика.
В 2010 г. в одной из сибирских областей расследовалось уголовное дело по обвинению лица ингушской национальности по ст 228 УК РФ. Семнадцать потенциальных переводчиков исчезли из поля зрения после первой встречи с обвиняемым.
Оказывается, обвиняемый опознавал переводчиков и просил их старших родственников убрать их из процесса с целью его затягивания, что родственники переводчика исполняли.
В Ростове-на-Дону один переводчик табасаранского языка исчез после первой же встречи с подозреваемым, поддавшись его просьбам об этом и с целью затянуть процесс. Ученый лингвист-даргинец, живущий в Петербурге, не захотел переводить обвинительное заключение одному из своих земляков, т.к. «не согласился с ним по существу» (!).
Подсудимый араб в Таганрогском городском суде заявил об отсутствии взаимопонимаемости между суданским и ливанским диалектами арабского языка. Как только переводчик – этнический ливанец – признал, что диалекты арабского языка существуют в принципе, он тут же был отведен защитой подсудимого, хотя на самом деле различия в арабских диалектах несущественны.
На территории Таджикистана, большое число граждан которого в качестве мигрантов проживает в России, существует обособленная горная местность со столицей в городе Хорог, население которой говорит не на таджикском, а на шугнанском языке из группы памирских языков. Найти переводчика – носителя этого языка – для участия в уголовном процессе очень трудно из-за относительной малочисленности и тесных родственных связей почти всех памирцев Если подсудимый или обвиняемый – таджикский памирец – ходатайствует о предоставлении ему переводчика с шугнанского языка, не остается иного выхода, как доказать его знание таджикского языка (учеба в школе, где преподавание ведется только на таджикском языке, и т.п.) и ограничиться предоставлением таджикского переводчика. Такой подход можно применять и в иных аналогичных случаях.
Переход национальных языков в тайные в уголовном процессе теоретически до сих пор нигде не зафиксирован и не изучен хотя имеет довольно значительное распространение. Наилучшим образом его можно рассматривать через призму судебного и полицейского перевода весьма распространенного во всем мире.
Тайный язык жизни «по понятиям»
В современной России блатной жаргон (или уголовная «феня») всё более активно переходит в повседневный язык российского общества, т.е. наблюдается поступательное развитие тайного языка. Значит ли это, что он механически мигрирует в общество вместе со своей социальной группой – маргиналами и сидельцами тюрем? Таково мнение тех, кто указывает на тридцатые–пятидесятые годы 20-го века как на период расцвета «фени», совпавший с массовыми посадками и амнистиями обитателей сталинского ГУЛАГа. Однако это время далеко позади, интенсивного притока амнистированных в общество нет, а блатной жаргон берет всё новые высоты.
Сегодня политические элиты, да и сам народ признают использование высокопоставленными чиновниками жаргонных слов, причем многими это воспринимается как выражение непосредственной близости к народным массам, реальное понимание их интересов. Так «криминальные авторитеты», «разборки» и «откаты» стали вполне обыденными словами даже в правительственных структурах. Складывается впечатление, что «невидимый враг» уже захватил власть и притворно борется сам с собой (в частности, с коррупцией) на своем собственном языке.
В такой ситуации россияне уже на подсознательном уровне воспринимают проникновение «фени» в русский язык как нечто совершенно естественное. Русский блатной жаргон окончательно теряет функцию секретности, но включается в жизнь гражданского общества и в общественное обыденное сознание в форме заимствованного языка и языка преступного мира.
В таких условиях приходится говорить о том, что часть общества (уже не только маргинально-криминализированные группы), находясь в состоянии некоего конфликта с идеологией, формальной законностью и правоприменением, выраженными официальным или литературным национальным языком, прибегает к тайному блатному языку как к средству ухода от норм жизни «по закону» в иную реальность – жизнь «по понятиям».